Жили когда-то семеро швабов. Хотели они стать великими героями, да странствовать по свету в поисках приключений. Но поскольку для этого хорошее оружие надобно, отправились они сперва в знаменитый на весь мир город Аугсбург, а там уж сразу к самому искусному мастеру-оружейнику пошли, пусть-де он вооружит их как надо. А задумали они ни много ни мало, как победить страшное чудовище, которое как раз в то самое время на Боденском озере бесчинствовало.
Оружейник немало изумился, как только увидел швабов этих, но меньше чем через час изготовил для них копье, что длиною было в семь рослых парней.
Ухватились все семеро за копьё и отправились в путь шеренгой друг за другом.
Впереди шёл Шульц Альгоец – самый смелый из всех, за ним шествовал Якли Морской заяц, затем Марли Завязки, у него за спиной шагал Йергли Молния, далее следовали Михель Зеркальце и Ганс Клёцки, а шествие замыкал Вайтли Жёлтые ножки.
Надобно знать, что все их прозвища не просто так им даны были: Шульц Альгойцем звался, поскольку в южной Германии, в Альгое, родился, Якли Морской заяц был родом с Боденского озера, Марли получил второе имя Завязки, потому что вместо пуговиц на штанах у него везде шнурки да завязки были, и он вечно лямки у штанов руками придерживал, поскольку шнурки эти вечно обрывались. Йергли Молния своё прозвище получил за привычку, где надо и не надо чертыхаться, «Гром и молния!» приговаривая.
Михель Зеркальце имел обыкновение рукавом нос утирать, так что обшлага куртки у него, как зеркало, блестели, Ганс Клёцки звался, поскольку хорошо клёцки по-швабски готовил. Ну, и наконец Вайтли Жёлтые ножки был из города Бопфингена. А надо знать, что всех бопфингенцев издавна насмешливо желтоножками зовут. И тому есть в истории причина. Как-то собирали жители этого города своему герцогу ежегодный оброк, в тот раз куриными яйцами. А чтобы в плетёный кузов тележки побольше яиц уместилось, решили они яйца немного ногами потоптать, чтобы место освободить, отчего все яйца, конечно, переколотили, да потом от желтка ноги неделю отмывали. С той самой поры их желтоножками и дразнят.
В общем, шли и шли они так в боевом порядке со своим копьём вперёд. И вот как-то раз в тёплый июльский вечер, припозднившись, проходили они по зелёному лугу. И вдруг из-за колючей изгороди прямо на них вылетел шершень и мимо пронёсся, грозно жужжа.
Тут Шульца, храброго альгойца, холодный пот прошиб по всему телу, так он перепугался. Он едва копьё не выронил из рук, завопив: «Слышите! Слышите! Барабаны бьют! Враг уже близко!»
Якли, который за его спиной находился, учуял, что в воздухе чем-то нехорошим повеяло, и закричал «Точно, точно! Что-то есть! Порохом запахло!»
Тут герр Шульц не выдержал, бросил копьё и дал дёру, мигом перескочив через ближний забор. Да точнехонько на грабли угодил, что у забора кто-то бросил.
Ну, ему ручкой от граблей сразу же так по лицу досталось, что показалось нашему храбрецу, что тут ему и конец пришёл, поскольку это враг на него напал.
Остальные шесть его боевых соратников тоже через забор перемахнули. Увидели они, что их вожак кричит что есть мочи: «Сдаюсь! Пощади!», и начали вопить за ним одно и то же: «Если уж ты сдаёшься, я тоже сдаюсь!», «Я тоже, тоже сдаюсь!», «И я! И я!» Кричали они кричали, да только не было рядом никого, кому они сдаться бы смогли. И когда они это наконец поняли, то устыдились своего малодушия и поклялись никому не рассказывать ни словечка о своём первом геройском поступке.
Ну что ж, отправились они дальше, и дорога их проходила по узкому оврагу.
А поскольку они так смело по нему топали, не особо вперёд вглядываясь, то огромного медведя, что лежал на дороге прямо у них на пути, не замечали. До тех пор, пока Альгоец на него чуть не наткнулся. Как только он медведя увидел, то от страха чуть сознание не потерял, споткнулся и от страха копьём в тушу медведя ткнул, крича при этом что есть мочи: «Медведь! Медведь!»
Но тот и не шелохнулся, потому что уже давно дохлым был. Альгоец страшно этому обрадовался и оглянулся на своих братьев по оружию. И тут вновь испугался, увидав, что все они сзади валяются на дороге как попало. Он подумал, что заколол их задним концом копья, когда передним в медведя целился, и скорбно вздохнул. Но тут швабы, убедившись, что медведь альгойца не сожрал и пока не собирается, осторожно с земли поднялись и убедились, что медведь мёртвый. Тогда обступили они его со всех сторон и захотели получше рассмотреть ту смертельную рану, которую медведю Шульц копьём нанёс. Но никакой раны не обнаружили. И тут Йергли и говорит: «Гром и молния! Да медведь-то давно издох!»
«О да! – развил тему Якли, – Точно. Дохлой медвежатиной в воздухе попахивает. А давайте с мишки шкуру снимем. Это доказательством послужит, что мы такого огромного медведя завалили. Ну, а то, что от медведя на дороге осталось, пусть овцы сожрут, как раньше он овец ел». Так и сделали. Затем они продолжили свой путь, неся в руках медвежью шкуру и своё копьё.
Шли и шли наши семеро швабов и уже в сумерках пришли к большому голубому озеру, по которому ветер гнал волны. Стояли они наверху, на его крутых склонах, размышляя, как бы то озеро им переплыть и побыстрее на другой берег попасть. И понять того не могли, что это озеро им в полумраке только мерещится. А было оно на самом деле огромным полем льна, который как раз в эту пору цвёл своим прекрасным синим цветом.
«Гром и молния!» – закричал Йергли. – «Как же мы переберёмся через эти бушующие воды?»
«Альгоец, веди нас по ним вперёд, как святой Христофор – покровитель путешественников когда-то пилигримов вёл», – предложил Якли Морской заяц.
«Чёрт побери, ну, в воду-то я зайду, если там не глубже, чем по шею, будет», – ответил тот.
Марли Завязки заранее крепко одной рукой за штаны схватился, чтобы эта благородная часть одежды с него не свалилась, пока он другой рукой от себя воду отгребать будет.
Гансу Клёцки общая затея тоже была не безразлична: он зорко вниз в воду всматривался, не кружит ли поблизости акула или кит какой, не пускает ли пузыри в воде крокодил. И так стояли эти двое в нерешительности, пока Йергли на них сзади не налетел, да так, что эта парочка вниз обвалилась, а Йергли им вслед приговаривал: «Ну, решились – считай, поплыли». А поскольку эти двое не потонули, Вайтли Жёлтые ножки тоже, скрепя сердце, отважился, да и прыгнул со склона, а за ним следом – Йергли и Марли, на небеса надеясь. Ну а цепочку эту замыкал Альгоец верхом на копьё. Внизу один на другого попадали, да так и возились там, пока не поняли, что вокруг не вода, а стелется зелёная трава. Так с помятыми боками они кое-как встали, взялись за своё копьё, да и дальше зашагали.
Много с ними ещё приключений приключилось, обо всех и рассказывать-то долго. Наконец очутились семеро швабов у огромного, на этот раз настоящего, озера. И Якли Морской заяц, его сразу признал. Это Боденское озеро, говорит. На его берегах, как гласит предание, поселилось издавна ужасное чудовище. Его победить, да уничтожить – вот благородная цель семерых отважных швабов.
Полюбовались они на озеро, да на лес дремучий на его берегу, в котором чудовище обитает (может, мерзкий змей это или огнедыщащий дракон!), но сердце у них от страха заранее в пятки ушло. Они сделали привал и развели костерок, на котором Ганс для сподвижников своих в последний раз (кто знает, не сожрёт ли чудовище их всех с кожей и костями, да и с копьём впридачу!) клёцки по-швабски приготовил. А за едой начали они размышлять, да рассуждать, как им получше к бою с ужасным змеем, да к смерти подготовиться.
Без криков, препирательств и ссоры, конечно же, не обошлось. Шульц Альгоец сказал, что до сих пор он почему-то всегда первым шёл. А настало время, когда ему и последним побыть охота. А Йергли Молния пусть, мол, первым идёт. У того, однако, другое мнение было: «Куража-то у меня в теле хватает, но тела для куража маловато, да и для чудовища я худоват».
Михель Зеркальце вытер рукавом нос и сделал всем предложение: самое лучшее, мол, будет, если один собой пожертвует и за всех умрёт. Вот Ганс Клёцки, например, мог бы сделать всем эту маленькую любезность. Но тот завопил так громко, как будто чудовище его уже клыками зацепило. И так спорили и препирались они, пока не сошлись во мнении, что до леса, где у чудища берлога находится, по-любому всем вместе добираться придётся, поэтому копьё взяв, вперёд зашагали.
Долго ли, коротко ли, дошли они до опушки леса. А там заяц столбиком сидел, длинные уши торчком навострив. Показался он швабам зверем ужасным, затормозили они свой шаг и начали друг с другом совет держать, надо ли им вперёд идти и на монстра этого с копьём наперевес в атаку броситься. А может, лучше вспять повернуть, да в бегство обратиться? Но за копьё все крепко держались.
Тут Вайтли, который последним, на самом безопасном месте, был и цепочку замыкал, расхрабрился и крикнул впереди стоящему Шульцу:
Пусть процветает швабов племя!
Рази! Иль будешь пустомелей!
Тут Ганс Клёцки, его сосед, тоже в стороне не остался и храброго Вайтли поддел:
Болтать ты лихо научился,
С драконом лучше б сам сразился!
Михелю тоже смелость молчать не дала. Он на чудовище и не взглянул даже, отвернулся от него, нос рукавом вытирая:
Клянусь, что правду вам скажу, друзья:
Вживую чёрта вижу я.
Йегли посмотрел Михелю в лицо, от чудовища отвернувшись, и робко пробормотал:
Нет, то не чёрт, то его мать.
Иль чёрта сводный брат – как знать!
Марли, который третьим в шеренге шёл, его место совсем не нравилось. И вот ему в голову пришла хорошая мысль; он развернулся назад, поскольку смотреть на чудовище ему было противно, и крикнул Вайтли:
Иди ты впереди в строю,
А за тебя я постою!
Но Вайтли начал свои уши растирать и притворился, что ничего не услышал.
И тогда Марли сказал Якли:
Иди вперёд, наш храбрый Якли!
А то все прочие обмякли.
Есть шпоры у сапог твоих,
Дракон сожрать не сможет их.
Но Якли сильно не тревожился. Он знал, что у самого острия копья, впереди шестерых товарищей-швабов и во главе всего предприятия не он, а Альгоец находится, и произнёс:
Герр Шульц, ты первым должен быть,
И славу всю себе добыть!
Шульц Альгоец собрался с духом и ответил твёрдо, поскольку деваться ему было некуда:
Так смело в бой пойдём, друзья!
Отважных строй возглавлю я!
И, перекрестясь, двинулись наши швабы во имя Божье боевым шагом на чудовище. А поскольку у Шульца сердце готово было из груди выпрыгнуть, он, чтобы свой страх унять, закричал: «Эге-гей, вперёд, вперёд!» Тут заяц от шума такого перепугался и унёсся прочь косыми прыжками по полю. Тогда Шульц Альгоец радостно крикнул Вайтли Желтоножке:
Зря, Вайтли, ты перепугался:
Дракон наш зайцем оказался!
«Ты видел?», «А ты сам-то видел?» – спрашивали друг у друга боевые соратники.
«Да разрази меня гром и молния! – закричал Йергли. – Какой заяц! Там сидела зверюга размером с телёнка!» А Марли Завязки даже самое страшное свое ругательство произнёс: «Да ты что, Шульц! Пусть тебя мышь укусит! Там тварь в длину и ширину с откормленного бычка была!»
«Угу! – уточнил Ганс Клёцки, – Слон – щенок против того зверька».
«Ну, – возразил Альгоец, – если это был не заяц, то я не отличу хорошего доброго шнапса от перебродившей кислятины!»
«Да ладно вам! – примирительно заговорил Якли. – Заяц туда, заяц сюда! Боденский Морской заяц – вот кто самый сильный и свирепый среди всех зайцев Священной Римской империи».
«Ага! А боденское вино – самое кислое и терпкое среди всех вин Священной Римской империи»,– ехидно пропел сзади Вайтли и чуть не получил по уху от боденца, поскольку тот был уязвлён до глубины души в своих патриотических чувствах.
Ну, поскольку приключение с чудовищем семеро швабов так счастливо пережили, то единодушно пришли к общему заключению, что настала пора от подвигов ратных малость передохнуть и в обратную путь-дорогу отправляться.
И всё ж прежде нужно было победный знак сделать, чтобы все вокруг, кто есть и кто будет, об их триумфе узнали.
И всё ж, поступить так, как когда-то отважные рыцари делали, драконью шкуру к дверям церкви приколачивая, наши швабы не могли, так как ни один дракон своей шкуры нынче на рынке не продавал и даже заяц в своей шкуре от них благополучно удрал. Поэтому оставалось добрым воинам лишь одно: пожертвовать добытую медвежью шкуру и копьё боевое в близлежащую часовню.
Впоследствии часовня эта «Часовней швабского Спасителя» называться стала. Копьё там, наверняка, всё ещё висит, а вот медвежью шкуру уже, пожалуй, моль побила, да мех её воробьи по своим гнёздам растаскали.
Народное предание о семерых швабах существует уже несколько столетий.
В свои собрания сказок это предание взяли и братья Гримм, и Людвиг Бехштейн.